– Меня зовут Аня и я... уснула на рабочем месте.

Повисла тишина, я немного постояла с опущенной головой, потом стала её медленно поднимать, невольно осматривая беговые кроссовки, спортивные штаны, футболку и небритый подбородок, дошла до сверкающих белых зубов и только тут поняла, что мужчина изо всех сил пытается на рассмеяться. Он увидел мой взгляд и сдерживаться перестал, схватился за лоб и покачал головой, насмеялся, посмотрел на меня, не особенно убедительно изобразил серьёзное лицо и сказал:

– Здравствуй, Аня. Не спи больше на рабочем месте. И освободи уже ванную, ты здесь не одна.

– Я уже всё, я почти ухожу, – пролепетала я, пытаясь подхватить сумку и при этом не уронить рубашку, и естественно, уронила полотенце. Волосы радостно бросились во все стороны одновременно, а мой не особенно желанный гость озарённо воскликнул:

– А, я понял, ты дизайнер! Я тебя без волос не узнал. В смысле, без вот этого всего. Ну, ты поняла.

Мне хотелось его пнуть, но я сдерживалась изо всех сил, пытаясь не уронить что-нибудь ещё и не засветить перед ним ещё чего-нибудь. Посмотрела на него убийственным взглядом и прошипела:

– Дверь закрой, пожалуйста, с той стороны, спасибо!

Он вышел за дверь, продолжая смеяться, я быстро надела рубашку, взяла вещи и вышла следом, успев увидеть, как потный спортсмен открывает своим ключом дверь без таблички, заходит и закрывает за собой.

У меня даже злиться сил не было, я бежала и психовала, мелкими шажочками и шёпотом, мечтая только о том, чтобы ничего не случилось за то время, которое мне нужно для того, чтобы добежать до двери своего кабинета.

Ничего не случилось, я закрыла за спиной дверь, бросила свои вещи на стол и схватилась за голову – провал за провалом, как я могла, как я теперь буду выкручиваться...

"Ещё и работу не доделала, а её завтра сдавать. В смысле, сегодня."

Приняв волевое решение решать проблемы по мере приближения дедлайна, я достала из сумки чистую футболку, надела её и почувствовала себя гораздо лучше. Повесила сушиться полотенце и рубашку, взяла косметичку и пошла в холл приводить в порядок волосы, там было зеркало во всю стену. Волосы отказывались вести себя прилично, так что я промучилась с ними достаточно долго, чтобы спортсмен успел вымыться. Он вышел в коридор в шлёпанцах и с полотенцем на бёдрах, таким крохотным полотенцем, что я закрыла глаза и отвернулась. Его это, видимо, позабавило, потому что он подошёл ближе, остановился практически у меня за спиной и сказал:

– Зачем делать себе такие волосы, если потом не можешь с ними справиться?

– Встречу мать-природу – спрошу, – съязвила я, у меня эта тема уже в печёнках сидела.

– Они настоящие? – он наклонился ещё ближе, окатив меня тем свежим и воодушевляющим запахом, который встречал меня на работе каждое утро, в нём было что-то настолько родное и приятное, что я невольно вдохнула поглубже и обречённо подтвердила:

– Они настоящие, да. И мне надо привести их в порядок, и у меня мало времени, потому что если я не сделаю этого сейчас, то потом они такие и останутся.

– И что? У нас нет дресс-кода.

Я от удивления даже глаза открыла, увидев в зеркале человека в шлёпанцах и полотенце, что было, конечно же, слегка не по дресс-коду. Но ему шло.

Пытаясь не смотреть на его полотенце и всякие интересные места вокруг полотенца, я стала смотреть на его грудь, что было тоже, наверное, неприлично, так что я посмотрела ему в глаза. Глаза тоже были неприличные, почти зелёные, хитренькие, как будто знают секрет.

Он улыбнулся шире и великодушно разрешил, как будто имел на это право:

– Ходи так.

– Меня выгонят, – шмыгнула носом я, он улыбнулся ещё шире и качнул головой:

– Не выгонят. Если будут предъявлять претензии, скажешь, я разрешил.

Я усмехнулась, он усмехнулся тоже, сказал секретным шёпотом:

– Не узнала? Ну да, откуда тебе узнать, мы же не работаем вместе. Тогда я восстановлю справедливость, ладно. – Он прочистил горло и изобразил примерно то же официальное лицо, с которым представлялась я, указал глазами на логотип нашего рекламного агентства, выгравированный на зеркале, и объявил: – Здравствуйте, я Василий Витальевич Великий, и я... устанавливаю правила. Ходи так, – он шутливо подбросил кончиком пальца завёрнутую пружиной прядь моих волос, развернулся и пошёл в свой кабинет. А я стояла и смотрела на логотип – переплетённые буквы "V", три штуки, рекламное агентство "Три-Ви".

"Директора называли либо ВэВэ, либо «Великий», я думала, это прозвище. А это фамилия. Прикольно."

Он шёл по пустому офису практически голый, в мокрых шлёпанцах, с таким расслабленным видом, как будто "Великий" – это не фамилия, а стиль жизни, я смотрела на него через зеркало, на полотенце, мокрую спину, затылок и руки. Там было много "V", он как будто состоял из этих "V", и чем дольше я смотрела, тем больше их находила. Он обернулся, когда сворачивал за угол, поймал мой взгляд через зеркало, улыбнулся с довольным видом, как будто ни секунды не сомневался в том, что я буду смотреть.

"Я теперь во сне это буду видеть, Василий Витальевич, каждый божий день."

Не то чтобы я была слишком расстроена этой перспективой. Совершенно не была. Мне всё нравилось.

День получился совершенно сумасшедший. Я в бешеном темпе доделывала вчерашнюю работу, параллельно договариваясь с печатниками из типографии по поводу другой работы, которую нужно было сделать ещё на прошлой неделе, но мы не успели, и теперь нас надо было втиснуть в график на попозже, но чтобы по документам всё как бы не изменилось. На меня вечно спихивали такие разговоры, потому что у меня хорошо получалось просить, мне обычно никто не отказывал, и весь отдел этим пользовался, даже в мелочах. Доходило до того, что меня отправляли в отдел снабжения за бумагой для принтера, хотя ничего криминального в закончившейся бумаге вроде как не было, все просто привыкли, что просить – это к Анечке, Анечка милая, ей всё дадут и никогда не откажут. Проблема была только в том, что когда просили меня саму, я тоже всё отдавала и не отказывала, из-за чего рабочий день проносился галопом, но почему-то мимо плана, и план я доделывала с семи до десяти вечера, когда все любители решать проблемы безотказным методом "Анечка, займись" расходились по домам.

"Но сегодня я не могу."

Ужас предчувствия больших проблем грыз меня с самого утра, и если поначалу меня отвлекали воспоминания о зеленоглазом директоре в одном полотенце, то ближе к вечеру они померкли, оставив меня наедине с грядущей разборкой на тему "уж не офигела ли Анечка шляться ночами неизвестно где".

Днём я была в безопасности, потому что ещё в начале своей работы в "Три-Ви" соврала родителям, что в офисе запрещены мобильные телефоны и нет интернета, и что если меня засекут на камерах в процессе разговора по телефону или даже набора sms, то меня на первый раз оштрафуют, на второй – уволят. Моя сестра Карина, юрист по образованию, за шоколадку подтвердила, что так действительно бывает. Мама поверила, и я уже больше года находилась в блаженном оазисе её не-присутствия с десяти утра до семи вечера, а часто и до самой ночи. Дома я регулярно выслушивала её возмущения по этому поводу, вздыхала, кивала и ничего не делала, потому что меня всё устраивало.

"Но на всю ночь я пока ни разу на работе не оставалась. Она меня точно убьёт. Может быть, соврать, что я ночевала у подружки? Что мы встретились случайно у метро, пошли к ней, а потом напились и уснули, а не позвонила маме я из-за того, что телефон сломался? Нет, это звучит как неумелое враньё. Но проблема в том, что правда тоже будет звучать как неумелое враньё, ещё и дико глупое – уснула на работе, какой бред, кто в это поверит..."

Однажды я действительно осталась ночевать у подружки, не предупредив маму, потому что знала, что если я спрошу разрешения, то она запретит. Я написала маме sms о том, что мы засиделись, опоздав на последний автобус, так что я буду ночевать у подружки, отправила и отключила телефон, сделав вид, что он разрядился. Когда я утром приехала домой, мама встретила меня на пороге лавиной обвинений, заявив, что я лгунья и шлюха, потому что ни у какой подружки я не была, а ночевала у какого-то парня, покрыв позором себя, семью и весь русский народ. Для меня до сих пор оставалось загадкой, почему люди старшего поколения так трепетно относятся к тёмному времени суток, совершенно забывая о том, что сексом можно заниматься днём. Я лично так и делала, с восемнадцати лет, но мама об этом не знала, и ревностно блюла мою честь до двадцати, запрещая мне ходить за ручки с мальчиками, гулять после одиннадцати вечера и брить некоторые места. Я в её запретах проблемы не видела, предпочитая просто держать своего парня подальше от мест, где он может пересечься с моей мамой, этого было достаточно.